Московская Больница Куда Везли Пожарников Из Чернобыля
Содержание
- В Какой Больнице Лежали Пожарные Из Чернобыля В Москве
- 6 Больница Москва Куда Привозили С Чернобыля
- Что случилось с пожарными, первыми приехавшими тушить Чернобыльскую АЭС после взрыва
- Людмила Игнатенко: рассказ жены погибшего пожарного
- Московская Больница Куда Везли Пожарников Из Чернобыля
- Московская Больница Куда Везли Пожарников Из Чернобыля
- 6-Й Клинической Больнице Москвы Чернобыль
В Какой Больнице Лежали Пожарные Из Чернобыля В Москве
— Мне напомнили о том, что я как врач буду отвечать за свой подход. Меня заверили, что, если вопреки запрету я пересажу костный мозг водителю Бурчаку, подвозившему стройматериалы к разрушенному четвертому блоку ЧАЭС, и он после операции скончается, я лишусь не только звания профессора. Это были тогдашний первый заместитель министра здравоохранения СССР Щепин и начальник Главного 2-го управления МЗ СССР Михайлов. В то время украинские радиологи фактически были лишены возможности дискутировать с московскими коллегами, поскольку именно последние редактируют отраслевые издания, формируют оргкомитеты научных конференций по медицинской радиологии. Тем не менее для того, чтобы помочь шоферу Г.Н.Бурчаку, врач Б.М.Байтман дает кровь для прямого переливания. Увы, сдвиги незначительны. И тогда водителю, дважды добровольно выезжавшему в зону реактора, пересаживают консервированный костный мозг. И дело начинает улучшаться.
28 апреля пожарных, ничего не объясняя их родственникам, спецрейсом отправили в Москву в шестую радиологическую больницу. Людмила помчалась за ними. Без специального пропуска туда нельзя было войти, но деньги, данные вахтеру, открыли перед ней двери. Она добралась до кабинета заведующей отделением Ангелины Гуськовой и каким-то чудом, единственная из всех жен, уговорила ту выписать пропуск для пребывания в больнице с 9 утра до 9 вечера. «У вас есть дети?» — спросила Гуськова. Людмила нутром почуяла — нужно соврать. «Да, мальчик и девочка». «Ну тогда вы больше не будете рожать. Хорошо, я пущу вас к нему».
Долгое время, да и сегодня, так называемый чернобыльский синдром, то есть страх человека перед радиацией, считается многими авторами в медицинской среде, чуть ли не главной причиной по которой возникает повышенный риск заболеть и умереть. Вроде бы как все из головы. Это и понятно, радиации не видно, не слышно, она не имеет запаха, если она и есть, то только в головах у тех, кто боится от нее заболеть. Возможно, это и имеет место быть, но для небольшого числа особенно мнительных. Реальность несколько другая.
Расположился Славутич, как и Припять, на перекрёстке нескольких транспортных путей, соединяющих его с Белоруссией, до которой всего 12 км, Россией, отдалённой на 100 км, Киевом (120 км), Черниговом (40 км). Здесь пересекаются водные (Днепр и Десна), железнодорожный и автомобильные пути. До ЧАЭС отсюда 50 км напрямик через Белоруссию. Это если ехать на прямой электричке Славутич-Семиходы. Можно попасть также на ЧАЭС кружным автодорожным путём.
Раньше никто из молодых людей на остеохондроз не жаловался — да, были искривления позвоночника. Сейчас же каждый второй молодой человек до 35-лет имеет признаки остеохондроза — костные изменения, как у стариков. Все хронические заболевания помолодели. Раньше это была прерогатива пожилых людей. Да, это не опасные хронические болезни. Но если они развиваются в молодом возрасте, и, например, печень и желчный пузырь плохо функционируют, то рано или поздно, к 70 годам, неизвестно, что плохое разовьется.
6 Больница Москва Куда Привозили С Чернобыля
Я чернобылец инвалид 2 группы служил внутренних войсках МВД течение года прослужил 30 км зоне получил большую дозу облучения был срочником здоровье потерял 1987г оду по закону не имели право меня туда отправлять имею я права на моральный ущерб здоровья
Один раз договорились, что все-таки поедем на юг вместе со старшей дочерью Ирой, которая специально приехала из Москвы, где училась в энергетическом институте. И вдруг незадолго до поездки муж сказал мне: «Главный инженер не отпускает меня, потому что все в отпусках, а работать некому».
Врач-психиатр Георгий Савов работал в Чернобыле спустя два года после трагедии, в 1988 году. Он говорит, что у тех, кто находился тогда в Зоне, проблемы были не только с физическим здоровьем, но и с душевным. «Как психиатру мне приходилось принимать людей достаточно часто», — признается доктор.
В сериале «Чернобыль» есть сцена, в которой член правительственной комиссии по ликвидации катастрофы, физик Валерий Легасов докладывает о возможных последствиях взрыва на атомной станции членам Политбюро и Михаилу Горбачеву. «Умрут тысячи – в ближайшее время, и затем – десятки тысяч», — говорит ученый. Последствия трагедии действительно оказались отложенными, от нее страдают несколько поколений.
А потом мне позвонила из больницы знакомая врач и сказала: «Сегодня вечером ваших мужей увозят, не знаю куда. Разбирайтесь». И я помчалась в больницу. Уже в вестибюле меня схватил за руку какой-то врач и потащил на улицу. «Скажите, где мой муж!» — кричала ему я. А он в ответ: «Не положено, уходи отсюда!» Вот так все было грубо.
Изменения были необратимы. Людмила никогда не забудет этих дней в московской больнице. Она видела, как мужу каждый день становится всё хуже. Радиацией были поражены все органы. Цвет кожи менялся от нормального к синему, бордовому, серому, потом это было уже не тело, а одна сплошная рана. Она меняла ему постель, приподнимала на кровати и каждый раз на её руках оставались куски его кожи.
Заснуть она так и не смогла. Всё ждала и ждала, когда же смена вернётся в часть. В семь утра Людмиле передали: Вася в больнице. Она бежала, не разбирая дороги, но у больницы уже стояло оцепление, туда никого не пускали. Возле оцепления стояли жены и родные других пожарников, оказавшихся в больнице. Они бросались к каждой машине скорой помощи, но и к ним не пускали. Девушка разыскала знакомого врача, уговорила её пропустить на несколько минут к мужу. Он просил её уезжать, спасать ребёнка. Но как же она могла бросить его в такую минуту?!
Она была с ним рядом почти неотлучно. Сначала жила у знакомых, потом ей позволили поселиться в гостинице при больнице. Она готовила бульоны и кормила Васю и его коллег. Потом их всех положили в разные палаты. За всеми ухаживали солдаты, потому что персонал отказывался без спецзащиты подходить к пострадавшим. И лишь Людмила неизменно была рядом с Васенькой. И даже тогда она ещё не представляла всей силы своей любви.
Была крохотная надежда, что ему поможет пересадка костного мозга. Донором мог стать кто-то из родственников. Лучше всех подошла его 14-летняя сестра Наташа, но Василий воспротивился: она слишком маленькая, ей операция повредит. Донором стала старшая сестра Людмила. Но пересадка не помогла.
Людмила поехала к родителям мужа. Дорогу не помнила. Там успели посадить картошку, а потом она засобиралась в Москву, к Васеньке. Чувствовала себя она плохо, её всё время рвало. И свекровь не отпустила её одну, отправила вместе с ней свёкра. В Москве первый же милиционер показал им дорогу к шестой больнице, радиологической.
Киевская и Брянская области. В зону катастрофы приезжают глава правительства (Совета министров СССР) Николай Рыжков и влиятельный член Политбюро Егор Лигачёв. Последний требует вернуть четвёртый блок в строй к ноябрьской годовщине Октябрьской революции. Директор станции Виктор Брюханов молча смотрит, как высокие специалисты по атому дружно кивают боссу, уже зная, что четвёртый блок нельзя восстановить.
Члены правительственной комиссии ждут во Внуково замглавы правительства Бориса Щербину, который не успел вернуться в Москву из командировки. Все напряжены и немногословны. «Возможно, мы стали свидетелями огромной катастрофы, чего-то вроде гибели Помпеи», — размышляет Легасов.
Директор Брюханов получает сводки уровня радиации, но большая часть дозиметров выведена из строя. Брюханов звонит мэру (главе горисполкома) Припяти и говорит о необходимости эвакуировать население города. В ответ слышит: «Днём прилетит комиссия из Москвы, пусть они решают».
Первый замдиректора Института имени Курчатова Валерий Легасов просыпается в своей московской квартире. За окном солнечное утро. Легасову хочется отправиться за город с женой, но нужно ехать на совещание (партхозактив) в Министерство среднего машиностроения, курирующее атомную энергетику.
Припять. Эвакуация в Москву и Киев первых 150 пострадавших от радиации завершена. В больницу обращаются новые. Основные симптомы — тошнота, головная боль, ожоги и «ядерный загар». Замглавврача распоряжается собрать всю одежду ночных пациентов в пластиковые мешки и сложить их в подвале. «Чтобы не облучиться», — поясняет врач. Одежду уносят в подвал, но вскоре прибывший дозиметрист фиксирует в нём превышение допустимого уровня радиации в полтора раза. Персонал спешно покидает подвал, бросив пластиковые мешки. Они лежат там до сих пор.
Что случилось с пожарными, первыми приехавшими тушить Чернобыльскую АЭС после взрыва
Сколько раз потом бессонными ночами приходила ей в голову мысль: случись авария на несколько часов позже, Василий остался бы жив — у него была увольнительная с 4 утра 26 апреля, собирались ехать к его родителям, сажать картошку. Но все случилось, как случилось. В 1 час 23 минуты ночи на Чернобыльской АЭС произошел взрыв. Пожарных вызвали как на обычный пожар: не дав дозиметров, респираторов и спецодежды. «Ложись спать, я разбужу тебя, когда вернусь!» — крикнул ей Василий. Он, конечно, не вернулся.
Жила она у своих знакомых. Каждый день с утра — на базар, потом сварить бульон на шестерых и с шестью пол-литровыми банками через всю Москву бежать в больницу. Купила им зубную пасту, полотенца, щетки, мыло — у ребят ничего не было. Она не знала, что клиника течения лучевой болезни всего 14 дней. Страшных дней.
Василий менялся каждую минуту: цвет лица то синий, то бурый, то серый. Все тело трескалось и кровило, во рту, на щеке, на языке появились язвы. Он еще бодрился: 1 мая достал из-под подушки три гвоздики (попросил нянечку купить) и протянул Людмиле. Это были последние, подаренные им цветы. Обнял ее и они вместе смотрели из окна салют, как когда-то мечтали — салют в Москве.
28 апреля пожарных, ничего не объясняя их родственникам, спецрейсом отправили в Москву в шестую радиологическую больницу. Людмила помчалась за ними. Без специального пропуска туда нельзя было войти, но деньги, данные вахтеру, открыли перед ней двери. Она добралась до кабинета заведующей отделением Ангелины Гуськовой и каким-то чудом, единственная из всех жен, уговорила ту выписать пропуск для пребывания в больнице с 9 утра до 9 вечера. «У вас есть дети?» — спросила Гуськова. Людмила нутром почуяла — нужно соврать. «Да, мальчик и девочка». «Ну тогда вы больше не будете рожать. Хорошо, я пущу вас к нему».
. К семи утра она нашла его в больнице — распухшего, с заплывшими глазами, с непрекращающейся рвотой. Сказали, что нужно много молока, и Людмила с Таней Кибенок, женой пожарного, бывшего в одном с Василием наряде, на машине помчались по соседним селам. Вернувшись, они не узнали город: вводились войска, перестали ходить поезда и электрички, вдоль дороги выстроились в ряд автобусы для эвакуации. Странно и страшно видеть на кинопленках того времени, засвечивавшихся белыми вспышками радиации, военных в наглухо застегнутой спецодежде с респираторами и в противогазах, словно пришельцы из другого мира, бродящих среди мирных жителей Припяти.
Людмила Игнатенко: рассказ жены погибшего пожарного
Заснуть она так и не смогла. Всё ждала и ждала, когда же смена вернётся в часть. В семь утра Людмиле передали: Вася в больнице. Она бежала, не разбирая дороги, но у больницы уже стояло оцепление, туда никого не пускали. Возле оцепления стояли жены и родные других пожарников, оказавшихся в больнице. Они бросались к каждой машине скорой помощи, но и к ним не пускали. Девушка разыскала знакомого врача, уговорила её пропустить на несколько минут к мужу. Он просил её уезжать, спасать ребёнка. Но как же она могла бросить его в такую минуту?!
Она продолжала любить его всю жизнь. Каждый день, каждую минуту. Их дочь Наташа родилась в Москве раньше срока, после поездки Людмилы на кладбище к мужу. Рожала она у Ангелины Васильевны Гуськовой. С виду с девочкой было всё в порядке, но у малышки был цирроз печени и порок сердца. Врач сказала: дочь спасла свою маму, приняв радиацию на себя. Наташа скончалась через четыре часа, её похоронили возле папы.
Василий Игнатенко был родом из белорусской деревни Сперижье в Брагинском районе. Получил профессию электрика в Гомеле, работал в Бобруйске, откуда и был призван в армию. Служить ему довелось в пожарной части в Москве, а после демобилизации стал работать по специальности, полученной в армии. Работу нашёл в Припяти, всего в 40 километрах от родного села.
В первую же встречу Людмила удивилась, насколько новый знакомый разговорчив. Он всё время рассказывал какие-то истории и беспрестанно сыпал шутками. В тот вечер он пошёл её провожать. Это была первая любовь. Но тогда она даже не догадывалась, насколько сильной она может быть.
Через три года Василий и Людмила поженились, жили в общежитии прямо над пожарной частью. Строили планы, мечтали о детях. Они прожили три года и не успели даже насмотреться друг на друга. Все время ходили, держась за руки, и признавались друг другу в любви.
Людмила поехала к родителям мужа. Дорогу не помнила. Там успели посадить картошку, а потом она засобиралась в Москву, к Васеньке. Чувствовала себя она плохо, её всё время рвало. И свекровь не отпустила её одну, отправила вместе с ней свёкра. В Москве первый же милиционер показал им дорогу к шестой больнице, радиологической.
Московская Больница Куда Везли Пожарников Из Чернобыля
Полковник Александр Сергеевич Гудков, участник тушения пожара 23 мая 1986 г. на 4-м блоке ЧАЭС:
– Перед пожаром никаких медицинских препаратов выдано не было, и лишь через несколько часов после завершения тушения медики передали нам так называемую йодную профилактику, которая уже никакого влияния не оказала. Сразу после выхода из помещения станции по окончании тушения почувствовал себя плохо. Было сильное головокружение, тошнота, поднялась температура тела, но, несмотря на это и на то, что В.M. Максимчук, которого после пожара уложили в госпиталь, сказал мне, чтобы я тоже срочно обратился за медицинской помощью и покинул зону, сделать это не удалось. Сначала пришлось долго и нудно докладывать «высокому начальству» об обстоятельствах тушения, а затем сменяющий меня представитель 1-го управления Главка полковник Трифонов попросил задержаться, чтобы ввести его в курс дела и передать смену.
По прибытии в Москву в радиологическом отделении ЦГ МВД СССР у меня обнаружились следы сильного радиационного загрязнения ступней и участка кожи на бедре. Дозиметрический прибор просто зашкаливал, при этом доктор, осматривавший меня, посчитал, что я привез с собой обувь и брюки из Чернобыля. Проверил, и все стало ясно. Обувь и одежда чистые. Пришлось долго и нудно мыть ноги дезраствором и срезать нити на них. И немудрено, ведь тушить пришлось в полукедах. Каждый заход в зону сопровождался полной сменой одежды и обуви в санпропускнике, и перед пожаром, когда в обычном режиме приходилось ходить на станцию постоянно, в санпропускнике были только хлопчатобумажные робы и полукеды.
Затем я был направлен в реабилитационный госпиталь МВД СССР «Лунево». Так как о втором пожаре на 4-м блоке ЧАЭС говорить и фиксировать было запрещено, всем нам были поставлены не соответствовавшие действительности диагнозы. Мне, например, записали «вегетососудистую дистонию».
Так как через 2–3 недели наступило серьезное ухудшение состояния, я был переведен в Центральный госпиталь МВД СССР. Появились существенные изменения в составе крови, обнаружилось интенсивное внутреннее кровотечение, появилась слабость, повышенное потоотделение. Трудно было самостоятельно встать, постоянно тошнило, кружилась голова. Постоянно ставились капельницы с кровью, делались и различными медицинскими препаратами.
Меня возили на консультации в 6-ю радиологическую больницу, в гематологический и онкологический центры. В результате установлены: диффузный зоб, увеличение, уплотнение, наличие крупных узлов в щитовидной железе, измененный состав крови.
Положение было настолько серьезным, что ко мне, сутками находившемуся в полуобморочном состоянии, несколько раз вызывали жену, чтобы попрощаться.
Пробыв в госпитале более трех месяцев, я был выписан в пятницу, как мне объяснил мой лечащий врач, для того, чтобы не ставить вопрос о комиссовании, на 2 дня (выходные).
В эти дни, будучи дома, я, испытывая постоянную слабость, головокружение, упал и, как потом выяснилось, сломал позвоночник (компрессионный перелом).
Таким образом, я вернулся в понедельник в ЦГ с подозрением на перелом позвоночника.
Была очень большая проблема — хирурги требовали рентгеновские снимки, а терапевты и радиологи категорически возражали, утверждая, что я получил запредельную дозу облучения и дополнительные рентгеновские воздействия могут быть губительны. Все же решили сделать один снимок и подтвердили перелом.
Затем еще более двух месяцев в ЦГ МВД СССР мы проходили лечение вместе с В.М. Максимчуком. Затем реабилитация дома в течение нескольких месяцев.
Полученная ликвидаторами доза радиации убила многих в течение нескольких лет. Другие же стали инвалидами, нуждающимися в постоянной дорогостоящей медицинской помощи. Первых ликвидаторов сразу после их работы направили самолётом в Москву в институт лучевых болезней, единственный на то время в Советском Союзе. Некоторых ликвидаторов, попавших в этот институт, удалось спасти. Остальные же получили государственные дотации в виде пенсии и льгот, сохранившихся и в независимой Украине до наших дней.
Раскрыть тему Чернобыльской катастрофы (как самой крупной аварии на АЭС) и её последствий невозможно без понимания того, что представлял собой весь регион до трагической аварии. Поэтому эту статью следует начать с истории Чернобыльского района Киевской области, а точнее даже с истории местечка Чернобыль. Авария на АЭС прочно связала этот город с техногенной катастрофой, но первые упоминания о нем датируются 15 веком (в Литовских источниках), и он имеет свою многовековую историю.
Боевая тревога подняла караулы пожарных из Чернобыля и Припяти, первый из которых прибыл на станцию через 7 минут после начала катастрофы. 28 человек бросились на борьбу с пожаром под руководством лейтенантов Владимира Правика и Виктора Кабенка. Обоим по 23 года, но своим примером они вели за собой бойцов, давая чёткие команды и находясь там, где труднее всего. Общее руководство осуществлял майор Телятников, под началом у которого оказалось 69 человек и 14 единиц техники. Практически без средств защиты, имея только рукавицы, каски и брезентовые робы, не используя из-за высоких температур противогазы КИП-5, до трёх ночи пожарные не подозревали о смертельно опасном уровне радиации.
В Японии, как и в США, не проводилась эвакуация, так как современные системы защиты атомных электростанций позволяют быстро локализировать источник выброса, предотвратить превращение целых городов в безлюдные пустыни. Но тем не менее Японии пришлось смириться с повышенным уровнем радиации в продуктах питания, воде и воздухе на территории префектуры Фукусима, в непосредственной близости к аварийному реактору. Санитарные нормы уровня радиации для многих продуктов были изменены в связи с тем, что придерживаться их стало невозможно.
206 дней потребовалось для сооружения бетонной оболочки реактора весом 150 тонн и высотой 170 метров. Лев Бочаров, один из разработчиков объекта, признаёт, что самое сложное заключалось в том, что каждую деталь приходилось конструировать отдельно, чтобы избежать лишних жертв. Удалённое строительство привело к тому, что, несмотря на трудозатраты 90 тысяч человек, использование огромного количества металлоконструкций и цемента, через 28 лет произошёл обвал навесных плит в несколько сотен метров. Ещё облёты на вертолётах в 2007 году и замеры радиации показали, что энергоблок до сих пор представляет опасность. Поэтому сегодня реализуется новый проект «Укрытие-2» с участием европейский стран и Соединённых Штатов Америки.
В конце декабря 2010 года Виктор Семенович сказал, что ложится на операционный стол, операция будет на сердце. 15 февраля 2011 года находясь в искусственной коме Виктору Семеновичу исполнился 61 год, а уже 16 февраля 2011 года сердце ликвидатора остановилось. Вечная память героям!
На часах была половина четвертого, когда Телятников спустился на блочный щит управления к Акимову, чтобы доложить ситуацию на крыше. Сообщил, что людям становится плохо, не от радиации ли? Вызвали дозиметриста. Пришел Горбаченко, сообщил, что уровни радиации на территории до конца не выяснены, и отдал в помощь Пшеничникова. Вместе направились в лестнично-лифтовой блок, чтобы выбраться на крышу через дверь наверху, но дверь оказалась закрытой. Попытка взлома не увенчалась успехом, и ничего не оставалось, как спуститься вниз и выйти на улицу. Спотыкаясь о куски графита, пошли вокруг здания 4-го блока.
Восемь лет отважный пожарник, получивший 700 рентген (. ), сражался с болезнью, продолжая служить доживающей последние дни стране. Его не стало 22 мая 1994 года, аккурат через восемь лет после его подвига. Максимчук спас около трехсот жизней. Но об этом было не принято говорить, поскольку пожар попал в разряд «секретных». Только в 2003 году его наградили звездой Героя РФ.
Николай Титенок , пожарный. Не имея ни малейшего представления о том, что его ждет, прибыл, как и товарищи, в безрукавках, безо всякой защиты от радиации. Куски радиоактивного графита отбрасывал сапогами и брезентовыми рукавицами. Из-за высокой температуры пожарные сняли противогазы в первые 10 минут. Без такой самоотверженности выброс радиации был бы намного большим.
«Он сбежал из Припятской больницы и вернулся на станцию. Лелеченко понимал, что получил большую дозу радиации, но продолжал работать, пока мог, ликвидировать аварию. Его лечили уже здесь в Киеве. Но не смогли спасти. Он получил большую дозу радиации — более 1500 тысяч рентген, а смертельной является 700 рентген», — рассказывает Анна Королевская.
Уже я от него не оторвалась… Шла с ним до гроба… Хотя запомнила не сам гроб, а большой полиэтиленовый пакет… Этот пакет… В морге спросили: «Хотите, мы покажем вам, во что его оденем». Хочу! Одели в парадную форму, фуражку наверх на грудь положили. Обуть не обули, не подобрали обувь, потому что ноги распухли… Парадную форму тоже разрезали, натянуть не могли, целого тела уже не было… Все — рана… В больнице последние два дня… Подниму его руку, а кость шатается, болтается кость, тело от нее отошло… Кусочки легкого, кусочки печени шли через рот… Захлебывался своими внутренностями… Обкручу руку бинтом и засуну ему в рот, все это из него выгребаю… Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить… Это все такое родное… Такое любимое… Ни один размер обуви невозможно было натянуть… Положили в гроб босого… На моих глазах… В парадной форме его засунули в целлофановый мешок и завязали… И этот мешок уже положили в деревянный гроб… А гроб еще одним мешком обвязали… Целлофан прозрачный, но толстый, как клеенка… И уже все это поместили в цинковый гроб… Втиснули… Одна фуражка наверху осталась… Съехались все… Его родители, мои родители… Купили в Москве черные платки… Нас принимала чрезвычайная комиссия. И всем говорила одно и то же, что отдать вам тела ваших мужей, ваших сыновей мы не можем, они очень радиоактивные и будут похоронены на московском кладбище особым способом. В запаянных цинковых гробах, под бетонными плитками. И вы должны этот документ подписать… Если кто-то возмущался, хотел увезти гроб на родину, его убеждали, что они, мол, герои и теперь семье уже не принадлежат. Они уже государственные люди… Принадлежат государству. Сели в катафалк… Родственники и какие-то военные люди. Полковник с рацией… По рации передают: «Ждите наших приказаний! Ждите!» Два или три часа колесили по Москве, по кольцевой дороге. Опять в Москву возвращаемся… По рации: «На кладбище въезд не разрешаем. Кладбище атакуют иностранные корреспонденты. Еще подождите». Родители молчат… Платок у мамы черный… Я чувствую, что теряю сознание. Со мной истерика: «Почему моего мужа надо прятать? Он — кто? Убийца? Преступник? Уголовник? Кого мы хороним?» Мама:
Начала ремонт, лишь бы не сидеть, лишь бы забыться. И так два года… Сню сон… Мы идем с ним, а он идет босиком… «Почему ты всегда необутый?» — «Да потому, что у меня ничего нет». Пошла в церковь… Батюшка меня научил: «Надо купить тапочки большого размера и положить кому-нибудь в гроб. Написать записку — что это ему». Я так и сделала… Приехала в Москву и сразу — в церковь. В Москве я к нему ближе… Он там лежит, на Митинском кладбище… Рассказываю служителю, что так и так, мне надо тапочки передать. Спрашивает: «А ведомо тебе, как это делать надо?» Еще раз объяснил… Как раз внесли отпевать дедушку старого. Я подхожу к гробу, поднимаю накидочку и кладу туда тапочки. «А записку ты написала?»
Дальше… Последнее… Помню вспышками… Обрыв… Ночь сижу возле него на стульчике… В восемь утра: «Васенька, я пойду. Я немножко отдохну». Откроет и закроет глаза — отпустил. Только дойду до гостиницы, до своей комнаты, лягу на пол, на кровати лежать не могла, так все болело, как уже стучит санитарка: «Иди! Беги к нему! Зовет беспощадно!» А в то утро Таня Кибенок так меня просила, молила: «Поедем со мной на кладбище. Я без тебя не смогу». В то утро хоронили Витю Кибенка и Володю Правика… С Витей они были друзья… Мы дружили семьями… За день до взрыва вместе сфотографировались у нас в общежитии. Такие они наши мужья там красивые! Веселые! Последний день нашей той жизни… Такие мы счастливые! Вернулась с кладбища, быстренько звоню на пост медсестре: «Как он там?» — «Пятнадцать минут назад умер». Как? Я всю ночь у него. Только на три часа отлучилась! Стала у окна и кричала: «Почему? За что?» Смотрела на небо и кричала… На всю гостиницу… Ко мне боялись подойти… Опомнилась:
Вызвали «Скорую»… Рожала я у той же Ангелины Васильевны Гуськовой. Она меня еще тогда предупредила: «Рожать приезжай к нам». На две недели раньше срока родила… Мне показали… Девочка… «Наташенька, — позвала я. — Папа назвал тебя Наташенькой». На вид здоровый ребенок. Ручки, ножки… А у нее был цирроз печени… В печени — двадцать восемь рентген… Врожденный порок сердца… Через четыре часа сказали, что девочка умерла… И опять, что мы ее вам не отдадим! Как это не отдадите! Это я ее вам не отдам! Вы хотите ее забрать для науки, а я ненавижу вашу науку! Ненавижу! Она забрала у меня сначала его, а теперь еще хочет… Не отдам! Я похороню ее сама. Рядом с ним… (Молчит.)
Как-то мы это в шутку превратили. И тут уже все сбежались, и из других палат тоже. Все наши. Из Припяти. Их же двадцать восемь человек самолетом привезли. Что там? Что там у нас в городе. Я отвечаю, что началась эвакуация, весь город увозят на три или пять дней. Ребята молчат, а было там две женщины, одна из них, на проходной в день аварии дежурила, и она заплакала:
Московская Больница Куда Везли Пожарников Из Чернобыля
Все произошло во время испытания, проведенного ночью между 25 и 26th апреля, чтобы проверить готовность персонала и устойчивость установки. Но что-то пошло не так. Температура внутри реактора быстро возросла, и ситуация вышла из-под контроля. взрыв было неизбежно.
Были вызваны пожарные и добровольцы, которые решили помочь в тушении пожара внутри реактора и следовать директивам властей. Чернобыльские ликвидаторы, Многие из них умерли. Остальные страдают от странных болезней, и нынешние правительства и международные организации редко признают связь между этими болезнями и воздействием радиации на Чернобыльской АЭС.
Леонид Телятников был ведущим пожарная бригада в ночь катастрофы и, несмотря на опасность радиоактивного облучения, они не знали, что на самом деле происходит, поэтому прибыли туда без права Оборудование, У них не было радиационные костюмы, Не респираторы, и нет рабочие дозиметры.
Этот взрыв и последующее пламя выпустили большое количество радиоактивные частицы в атмосферу, распространившуюся над западным СССР и Европой. А также в дни после пожара радиоактивность продолжала выходить из реактора, поэтому они решили прикрыть нога слона (масса, состоящая из расплавленного песка, бетона и большого количества ядерного топлива, вышедшего из реактора) с защитной конструкцией, называемой саркофаг.
Битва за сдерживание загрязнения и предотвращение большей катастрофы, в конечном счете, связана с работниками 500,000 и обошлась в 18 в миллиарды рублей. Во время самой аварии, 31 человек погиблии долгосрочные эффекты, такие как рак, все еще исследуются.
6-Й Клинической Больнице Москвы Чернобыль
Развернувшись, мы пошли на бреющем полёте, облетая всю площадку станции, на которой было множество техники – бронетранспортеров, подъемных кранов, бульдозеров: шли работы по расчистке станции. По просьбе Израэля мы осмотрели с воздуха город энергетиков Припять, население которого было эвакуировано 27 апреля. Открылась панорама красивого города с массой детских площадок, магазинов и серией многоэтажных жилых домов-башен. Над одним из них бодро развивался кумачовый транспарант «Да здравствует 1 мая!». Но город был мёртв. На последнем этаже одного из домов-башен на балконе висели детские пеленки и ползунки. Не успели снять. Не было времени – эвакуация.
«Пожарные во всех смыслах поступили героически. Почему это было необходимо сделать: здание четвертого энергоблока и здание работающего третьего энергоблока – это одно физически здание. Крыша покрыта битумом, и огонь распространился бы на соседний блок», – поясняет профессор РАН Андрей Ширяев.
Первый замдиректора Института имени Курчатова Валерий Легасов просыпается в своей московской квартире. За окном солнечное утро. Легасову хочется отправиться за город с женой, но нужно ехать на совещание (партхозактив) в Министерство среднего машиностроения, курирующее атомную энергетику.
Работы по созданию средств индивидуальной защиты для использования в условиях загрязнения окружающей среды радиоактивными веществами начались в 1953 году и носили комплексный характер: от разработки физиолого-гигиенических требований, биомеханики, гигиенической оценки и подбора материалов до промышленных испытаний и выпуска опытных партий СИЗ. В Институте биофизики был создан первый в СССР пневмокостюм ЛГ-1 для работы с радиоактивными веществами. От существовавших костюмов он отличался высокой эффективностью, возможностью полной очистки от загрязнений с применением кислот и щелочей благодаря применению дезактивируемых полимерных материалов, соединению деталей методом высокочастотной сварки, а также конструкции, исключающей накопление загрязнений.
— Мне напомнили о том, что я как врач буду отвечать за свой подход. Меня заверили, что, если вопреки запрету я пересажу костный мозг водителю Бурчаку, подвозившему стройматериалы к разрушенному четвертому блоку ЧАЭС, и он после операции скончается, я лишусь не только звания профессора. Это были тогдашний первый заместитель министра здравоохранения СССР Щепин и начальник Главного 2-го управления МЗ СССР Михайлов. В то время украинские радиологи фактически были лишены возможности дискутировать с московскими коллегами, поскольку именно последние редактируют отраслевые издания, формируют оргкомитеты научных конференций по медицинской радиологии. Тем не менее для того, чтобы помочь шоферу Г.Н.Бурчаку, врач Б.М.Байтман дает кровь для прямого переливания. Увы, сдвиги незначительны. И тогда водителю, дважды добровольно выезжавшему в зону реактора, пересаживают консервированный костный мозг. И дело начинает улучшаться.
Одни мы были… Засыпали моментально. “Быстро! Быстро!” — командовал офицер. Даже не дали гроб обнять… И — сразу в автобусы… Все крадком… Мгновенно купили и принесли обратные билеты… На следующий день. Все время с нами был какой-то человек в штатском, с военной выправкой, не дал даже выйти из гостиницы и купить еду в дорогу. Не дай Бог, чтобы мы с кем-нибудь заговорили, особенно я. Как будто я тогда могла говорить, я уже даже плакать не могла. Дежурная, когда мы уходили, пересчитала все полотенца, все простыни… Тут же их складывала в полиэтиленовый мешок. Наверное, сожгли… За гостиницу мы сами заплатили… За четырнадцать суток… Клиника лучевой болезни — четырнадцать суток… За четырнадцать суток человек умирает…
Через два месяца я приехала в Москву. С вокзала — на кладбище. К нему! И там на кладбище у меня начались схватки… Только я с ним заговорила… Вызвали “Скорую”… Рожала я у той же Ангелины Васильевны Гуськовой. Она меня еще тогда предупредила: “Рожать приезжай к нам”. На две недели раньше срока родила… Мне показали… Девочка… “Наташенька, — позвала я. — Папа назвал тебя Наташенькой”. На вид здоровый ребенок. Ручки, ножки… А у нее был цирроз печени… В печени — двадцать восемь рентген… Врожденный порок сердца… Через четыре часа сказали, что девочка умерла… И опять, что мы ее вам не отдадим! Как это не отдадите?! Это я ее вам не отдам! Вы хотите ее забрать для науки, а я ненавижу вашу науку! Ненавижу! Она забрала у меня сначала его, а теперь еще хочет… Не отдам! Я похороню ее сама. Рядом с ним… (Молчит.)
Как-то мы это в шутку превратили. И тут уже все сбежались, и из других палат тоже. Все наши. Из Припяти. Их же двадцать восемь человек самолетом привезли. Что там? Что там у нас в городе. Я отвечаю, что началась эвакуация, весь город увозят на три или пять дней. Ребята молчат, а было там две женщины, одна из них, на проходной в день аварии дежурила, и она заплакала:
Он стал меняться — каждый день я встречала другого человека… Ожоги выходили наверх… Во рту, на языке, щеках — сначала появились маленькие язвочки, потом они разрослись… Пластами отходила слизистая… Пленочками белыми… Цвет лица… Цвет тела… Синий… Красный… Серо-бурый… А оно такое все мое, такое любимое! Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить… Спасало то, что все это происходило мгновенно; некогда было думать, некогда было плакать. Я любила его! Я еще не знала, как я его любила! Мы только поженились… Идем по улице. Схватит меня на руки и закружится. И целует, целует. Люди идут мимо, и все улыбаются…
Я помню сон… Приходит ко мне моя умершая бабушка, в той одежде, в которой мы ее похоронили. И наряжает елку. “Бабушка, почему у нас елка? Ведь сейчас лето?” — “Так надо. Скоро твой Васенька ко мне придет”. А он вырос среди леса. Я помню сон. — Вася приходит в белом и зовет Наташу. Нашу девочку, которую я еще не родила. Уже она большая. Подросла. Он подбрасывает ее под потолок, и они смеются… А я смотрю на них и думаю, что счастье — это так просто. Я сню… Мы бродим с ним по воде. Долго-долго идем… Просил, наверное, чтобы я не плакала… Давал знак. Оттуда… Сверху…
— Расскажу. Меня часто приглашали в музей Чернобыля, когда туда приезжали делегации. И как-то приехала группа, где были американцы, канадцы. Они хотели послушать живых участников событий. И в конце разговора встает афроамериканец и говорит, что хочет задать вопрос мне. И переводчик передает: «Вы очень красиво рассказывали про Леонида Киндзельского, а знаете ли вы Игоря Киндзельского?» Отвечаю, что нет, не знаю. Он заулыбался и говорит: «А я знаю».
— В фильме показали неправду. Директор станции вел себя отлично. Я находился с ним в противорадиационном бункере. Мы, три офицера, в первый день там дежурили. Брюханов находился в штабе. Я каждые 15 минут подходил к двери, чтобы получить указания, и передавал их наверх.
И уже когда машина вывезла нас на Янов мост, я вижу, развален 4-й блок. И такой красивенный столб разноцветного огня прямо уходит в небо. Сияет красотой, которую забыть нельзя. Тогда Хилько говорит: «Да ребята, нам дорога в один конец, обратно мы не вернемся». Кстати, до этой аварии, были еще две.
— Мои братья Леня и Иван были в составе караула, поэтому к тушению пожара они приступили через семь минут. Я, когда приехал, снял туфли, одел кирзовые сапоги, на мне была обычная форма. И одел 16-килограммовый противогаз. Слышу голос брата Леонида, он тогда был командиром подразделения, они тушили крышу машинного зала: «Рукава давай, эти сгорели!»
За то, что Леонид Петрович делал все по-своему, его Гуськова (главврач Московской больницы №6 — прим. авт.) сняла с должности. Но он все равно к нам приходил, говорил, что нас не бросит. «Они мне запретили работать самостоятельно, а я спасал человека», — говорил он. А Москва хотела, чтобы он работал по методике Гейла. У брата донорский мозг прижился, он стал выздоравливать. А они своими экспериментами убили людей. Как так получилось, что у нас умер только один человек, а в Москве почти все?
Пагубное воздействие радиации проявилось во всем. В следствии воздействия радиации яблоки выросли невероятных размеров, у животных проявлялись различные мутации. Резко ухудшилось здоровье населения, так показатель заболеваний связанный с эндокринной системой и нарушением обмена веществ, кровеносной системой и разного рода аномалии вырос более чем в 4 раза.
Большинство ликвидаторов были людьми, вызванными из военных резервов из-за их опыта в очистных операциях или подразделениях химической защиты. У армии не было специализированной формы для использования в радиоактивных условиях, поэтому тем, кто зачислен, приходилось носить собственно одежду, сделанную из свинцовых листов толщиной 2-4 мм. Эти листы были отрезаны по размеру, чтобы фартуки закрывали их тела спереди и сзади, особенно для защиты позвоночника и костного мозга.
Очаги возгорания на крыше четвёртого блока и вокруг него потушены. Топливо внутри реактора продолжает плавиться, выбрасывая в воздух незаметный глазу радиоактивный дым. Вокруг блока выставлено оцепление. В штабе гражданской обороны в подвале АЭС продолжается совещание с участием директора, руководства города и силовых структур. Принято решение ввести в Припяти радиационную разведку силами милицейских патрулей и военных.
Москва. Информационное агентство ТАСС публикует сообщение только для зарубежных СМИ: «На Чернобыльской АЭС, расположенной на территории Украинской ССР рядом с границей Белорусской ССР, произошла авария. Погибло два человека. Последствия аварии ликвидируются, для установления причин случившегося создана правительственная комиссия».
Как-то мы это в шутку превратили. И тут уже все сбежались, и из других палат тоже. Все наши. Из Припяти. Их же двадцать восемь человек самолетом привезли. Что там? Что там у нас в городе. Я отвечаю, что началась эвакуация, весь город увозят на три или пять дней. Ребята молчат, а было там две женщины, одна из них, на проходной в день аварии дежурила, и она заплакала:
14 Апр 2022 yuristco 374
